Трехглавый орел - Страница 32

Поручик Ислентьев не заставил себя долго ждать.

– Вы на свободе, сударь? – с радостным недоумением воскликнул он. Я кивнул:

– Если вы не заняты, то, может быть, пойдем прогуляемся по берегу. У меня к вам есть разговор.

– Да? – Лицо поручика приняло серьезный вид и слегка побледнело.

– Откуда вы знаете, мой дорогой друг, что я вообще был в заточении? – как можно более небрежно спросил я, когда мы неспешно зашагали гравиевой дорожкой по берегу канала.

– Видите ли, – замялся Ислентьев, – слухи в городе расходятся быстро.

– Вот даже как, слухи. Ну полно врать-то, – улыбнулся я. – Вас это не красит. А у меня отбивает охоту с вами говорить. – Лоб поручика начал покрываться испариной. – Как вы знаете, я действительно был арестован, но вот теперь на свободе. Понятное дело, я не бежал из-под стражи, меня выпустили. Ну и, конечно же, дело не обошлось без помощи моего дядюшки, который, как вам хорошо известно, чрезвычайный посланник английского короля. Думаю, не надо вам говорить, дорогой мой, что у дяди весьма обширные связи в высшем свете. – Полагаю, да, – тихо согласился Ислентьев.

– Так вот, о том, что о дуэли донесли вы, мне доподлинно известно. Более того, мне доподлинно известно, что, невзирая на усы и гусарский мундир, вы состоите при тайной канцелярии и по ее поручению были приставлены ко мне соглядатаем.

– Вы хотите, чтобы я дал вам удовлетворение? – собираясь с духом, промолвил Ислентьев. – Я готов. Прошу вас только об одном одолжении: позвольте мне отписать прощальное письмо родителям.

Я остановился.

– Послушайте, Никита. Вы что, всерьез решили, что я собираюсь вас убить?

– Да, – обреченно вздохнул поручик.

– Ну вот еще глупости! У меня и в мыслях этого не было. Я просто избавляю вас от печальной необходимости врать мне в глаза. Мне остается только поблагодарить господ из тайной канцелярии за то, что они прикрепили ко мне столь приятного молодого человека. Хотя, признаться, я действительно считаю это ремесло малосочетающимся с дворянским званием.

Никита печально вздохнул.

– Конечно, вы правы, милорд. Но видите ли, мое дворянство лишь легкая дымка. Вот вы – английский лорд, вы знатны и богаты, и, несомненно, ремесло шпиона несовместимо с вашей честью. Конечно же, вы не станете выслеживать и доносить, как это приходится делать мне.

«Ох, не судите, да несудимы будете», – пронеслось у меня в голове. Задачу следить за леди Кингстон с меня никто не снимал.

– Постарайтесь понять меня правильно, – между тем продолжал гусар. – Я вовсе не пытаюсь оправдываться. Оправдания этому нет. Я пытаюсь объяснить, что привело меня на сей путь. Начать, если позволите, придется несколько издалека.

Мой дед, Джон Исленд, перебрался в Россию в царствие Петра Великого, за пять лет до его смерти. Он был корабельным мастером, а корабельные мастера в ту пору были в большом почете у императора. Вскоре дед перевез в Россию свою семью. Здесь же родился мой отец, названный в честь императора Петра, который был крестным отцом ребенка. Государь повелел отца моего записать курсантом навигацкой школы, с тем чтобы по достижении возраста он учился морским наукам. Писался он вначале Петром Ислендьевым, да в дипломе писарь перепутал и записал Ислентьевым. С тех пор мы Ислентьевыми и повелись. Отец долгой и беспорочной службой выслужил себе чин, а по чину и дворянство. Ныне он помощник коменданта в Выборге. Я же большую часть жизни своей провел с матушкой, которая, надо сказать, была дочерью хозяина портовой гостиницы в Ревеле. Детство и юность мои там, в Ревеле, и прошли. Пока отец плавал, мать с детьми у деда жила, по хозяйству помогала. Сами понимаете, имения-то у нас никакого, а детей девять душ. Всех обуй, одень, накорми, в люди выведи. Меня вот отец в лейб-эскадрон пристроил. Надеялся поближе ко двору, авось удастся зацепиться получше. Да видать, не судьба. Жизнь в гусарах стоит дорого, денег чуть, вот и выбирай: либо здесь в долговую яму с головой залазь, либо переводись в армейский полк и труби там лет двадцать пять до пенсиона, подыхая от тоски. Только и надейся, что представится возможность славно сложить голову. А как-то раз меня в тайную канцелярию вызвали да выложили на столе векселя, что я сдуру да по пьяни подписывал у ростовщиков, спрашивают: «Как платить намерен? Срок тебе двадцать четыре часа». А платить-то мне и нечем, жалованья едва на жизнь хватает. Потыкался я в разные стороны, да куда там! Хоть в петлю лезь, а в долговой сидеть, это ж сраму не оберешься. Тут они и говорят: будут тебе и деньги, и карьера, а от тебя-то всего требуется наблюдать и сообщать куда следует. На своих, на гусар, я доносить отказался, а они мне говорят:

«И не надо вовсе. На что нам гусары? О них только глухой не знает. Ты, – говорят, – языками иностранными владеешь, вот иноземцами и займешься».

– И что? – спросил я.

– Вот и занимаюсь, – развел руками Ислентьев. – Стараюсь в донесениях своих быть честным и напраслину на людей не возводить. Да только кому это интересно.

– Мне это интересно. А то, что «напраслину» в докладе своем не возводил, про то мне ведомо. И на том тебе спасибо.

– Вы действительно не держите на меня зла? – оторопело произнес поручик.

– Отнюдь. Вы служите отечеству на том посту, на который оно вас поставило. И я полагаю, пусть лучше подобные посты занимают честные люди и патриоты своей страны, а не мошенники, лишенные человеческих чувств.

– Это правда?

– Правдивей некуда.

– Вы не представляете, как я вам благодарен! – Ислентьев схватил мою руку, видимо, пытаясь выразить всю глубин обуревавших его чувств.