– Не знаю. Когда дойдем, мы узнаем об этом наверняка. Я чувствую, сегодня нельзя запираться в скорлупе стен. Эта ночь действительно дивная, и, куда бы ни пошли, мне кажется, она сама положит дорогу нам под ноги. Пошли за луной, милая.
Мы шли вдоль обочины дороги по колено в траве, словно жемчугом усыпанной росой, упорно не желая сворачивать на истерзанный копытами и колесами шрам тракта. Вокруг нас что-то чвикало, сверчало, где-то в лесу раздавалось уханье филина, но почему-то сегодня оно казалось не зловещим, как обычно, а каким-то разухабистым, словно крючконосый разбойник пустился вприсядку, словно гусары нынче на постоялом дворе. Ветви дерева преградили нам путь. От них веяло теплым сладковатым тягучим и нежным запахом. Я приподнял одну, освобождая дорогу любимой. Не знаю почему, но мне не хотелось расставаться с этим ароматом. Я отломил маленькую веточку, украшенную несколькими листиками и незамысловатым пахучим соцветием, и протянул ее своей спутнице.
– Представь себе, что это букет роз. Она улыбнулась немного печально и провела кончиком указательного пальца по клейким треугольным листочкам.
– Это липа.
Мы не заметили, как свернули на тропинку, и теперь шли, углубляясь все дальше и дальше в лес, и тропка, по которой мы ступали, казалась волшебным клубком, разматывающимся перед нами. Внезапно путеводная нить оборвалась. Речушка, да что там, просто широкий ручей, весело скакавший меж кустов подлеска куда-то вдаль, жизнерадостно журча и рассыпаясь брызгами о замшелые валуны, был непреодолимой преградой для одетой в длинное платье Бетси.
– Ну что, идем дальше или поищем другой путь?
Она отрицательно качнула головой:
– Другого пути нет, идем дальше.
– Тогда держись.
Я легко подхватил ее на руки и шагнул в воду. Поток был неглубоким, но скользкие камни на дне таили неприятные сюрпризы, заставляя то и дело балансировать, чтобы сохранить равновесие.
– Ты замерзла? – спросил я, едва мы с моей драгоценной ношей преодолели узкую полоску прибрежного ила. – Ты вся дрожишь.
– Нет, Вальдар. Мне страшно.
– Страшно? – В моем лексиконе это было ключевое слово. Оно действовало на меня так же, как команда «Фас!» на вышколенного пса. И в тот же миг мой мозг, отрешаясь от поэтичности сегодняшней ночи, начал анализировать все возможные источники опасности – от комаров до вероятных в этих местах разбойных ватаг. Никакой опасности, во всяком случае поблизости, не было, даже ночные кровососы, казалось, пребывали сегодня в на редкость благодушном настроении. – Но отчего?
– Я не знаю, не могу понять. Мое прошлое... Я вспоминаю, будто смотрю картинки. Я хорошо помню кормилицу, помню парк возле дома, где любила кататься на пони, я помню герб над воротами, но... это не герб Чедлэев. Я слышу голоса по ночам. Они зовут меня, родные и близкие, но... я не помню, кому они принадлежат, – Бетси плотнее прижалась ко мне, словно ища защиты.
– А герб, ты не помнишь, что там за герб? – спросил я, хватаясь за эту тоненькую ниточку.
– Я каждую ночь пытаюсь его разглядеть, и иногда мне кажется, что еще мгновение, и я узнаю его. Но нет, я не вижу этот герб... Я словно Робинзон Крузо на острове, полном людоедов. И тут появляешься ты, такой сильный и храбрый. Рядом с тобой я чувствовала себя спокойно, мне казалось, что ты можешь защитить меня, и вот... Сегодня ты врываешься и говоришь мне, что я – это не я. Быть может, ты прав. Но до этого дня я была герцогиней Кингстон, леди Чедлэй, а теперь кто? Ведь получается, что теперь у меня нет своего имени и все, что окружает меня, это обрывки чужой жизни, которую я доживаю, словно донашиваю чужие обноски.
Вековые дубы, между которых вилась наша тропка, расступились, выпуская нас на ярко освещенную поляну. Я посмотрел на небо. Призрачного света луны явно не хватало, чтобы устроить здесь подобное зарево.
– А это еще что? – Я начал озираться, пытаясь понять, откуда идет неведомое сияние.
Могучий дуб-исполин, выкорчеванный когда-то свирепой бурей, лежал с противоположной стороны поляны, воздев к небу одеревеневшие щупальца своих корней. Было что-то жуткое в этой поверженной мощи, но то, что освещало все окрест, находилось именно там, под бугристым комлем мертвого дерева. На душе было жутковато, но тропа вела именно туда. Мы не спеша осторожно приблизились к источнику света. Небольшой куст папоротника тянулся Из земли, и с каждой секундой между листьев его загорались все новые ярко-алые цветочки-огоньки.
– Какая красота! – прошептала Бетси.
– Это цветет папоротник. Хотя, насколько я знаю, такого быть не может.
– Это чудо.
– Редферн говорил, что тот, кто отыщет этот цветок, сможет загадать любое желание, даже самое сокровенное. А тот, кто удержит его в руках, откроет для себя любые клады, лежащие в земле.
– Не надо его рвать. Он так красив! – Бетси склонилась над цветком. – А желание, – она печально вздохнула, – мне бы узнать, кто я на самом деле.
– Я бы тоже этого очень хотел, – согласился я. В ту же секунду где-то рядом послышался сдавленный смешок, потом еще один с другой стороны.
– Клад, они не захотели клад!
Смех повторился, и я увидел, как из-за толстой ветки ближайшего дерева на меня глянуло улыбающееся девичье лицо. Оно тут же исчезло, но из-за другого дерева выглянуло еще одно, потом еще.
– Одно желание, вы слышали, у них одно желание! В коло их, в хоровод! Пусть покружатся с нами!
Девицы одна за другой начали возникать вокруг нас словно из ниоткуда. Я мог бы поклясться, что минуту назад здесь не было ни одной живой души. Я знаю толк в засадах и наверняка бы услышал, попытайся кто-нибудь приблизиться к поляне.