Трехглавый орел - Страница 82

– Слушай, капитан, это шо за адвокат Плевако? Где ты такого нашел? И тебе из-под коня на звук с полета шагов пулю в цель послать, и за словом в карман не лезет. Еще бы такой вот суд присяжных, мы бы с тобой горя не знали. Это ж по штуцеру у каждого – двенадцать стволов получается!

– Между прочим, твой земляк.

– А, ну тогда ясно, у нас это...

– Встань, казак, – нахмурив брови, произнес Пугачев. – Слова твои я выслушал. Желает ли еще кто вступиться за охфицера?

– Вешай, государь! На веревку барина! – разнеслось из толпы. – Попили нашей кровушки!

– Сам слышишь, что народ решил, – хмуро отрезал «император». – А ты, майор, желаешь ли сказать что на прощание, али, может, просить о чем?

Лис автоматически перевел мне сказанное Пугачевым, и пальцы его сжались на рукояти сабли. Я представил себе, как стремительным рывком выхватывает клинок «енерал-атаман». Голова «императора» и веревка, тянувшаяся от толстой ветки к моей шее, окажутся на траектории его движения почти одновременно. Я представил себе, как покатится под ноги коня бесшабашная пугачевская башка, как встанет на дыбы соловый кирасирский кракен и начнется по всему двору такое, что не приведи Господь!

– Командир, ты готов?

– Готов. Начинаем по счету «три». Пугачев на тебе, я беру того, что справа. А пока переводи.

Мне было поручено задание, и, насколько сие было возможно, я его выполнил. Мне не о чем просить вас. – Я воздел руки к небу, и пистолет, как ему надлежало, выпал из своего кармашка.

– Раз. – Я прошу у Всевышнего даровать мне достойную смерть.

– Два. – Я начал опускать руки...

– Уланы, уланы в степи! – пронеслось над постоялым двором.

– Откуда здесь уланы? – повернулся к наблюдателю Пугачев, казалось, теряя ко мне всякий интерес.

Привлеченная возможностью нового зрелища, толпа начала стремительно таять, спеша занять места на бревенчатых стенах, окружавших ставку. Я скрестил руки на груди, продолжая стоять на своем неказистом эшафоте в ожидании дальнейших распоряжений. Моя горделивая поза не была признаком надменного спокойствия, как могло показаться со стороны. Я просто осознавал, что закрепленный на шнуре пистолет тут же выскользнет из рукава, стоит мне опустить руку. «Кого, интересно, черт принес? – думал я. – Орловы, Елизавета или же отряд Михельсона, решивший налетом на ставку покончить с разбойным главарем? – Пока что, наблюдая пугачевцев, вглядывающихся в степную даль, я не мог дать себе ответа на этот вопрос. – Если это Михельсон, – я скосил глаза на по-прежнему равнодушно торчавшего возле моего эшафота палача, – обязательно начнется заварушка. Тогда я точно успею всадить пулю в голову этому страхоидолищу, и будь что будет. Ну а если нет, значит, продолжим с того места, на котором закончили».

– А ну-ка, дай мне подзорную трубу! – скомандовал Пугачев, обращаясь к наблюдателю. – Эвона! Правда уланы. Один, два, три... Восемь человек. Только это, кажись, не Катькины. Это ляхи. А с ними вроде как баба.

– Вы позволите, ваш личество. – Лис протянул руку за подзорной трубой.

– На-ка, глянь. Ты у нас глазастый, может, еще чего углядишь.

Мой напарник приложил окуляр подзорной трубы к глазу.

– Ого... Вот оно как. – Он склонился к «августейшему» уху и что-то оживленно зашептал. Пугачев выслушал слова своего советника и, резко развернувшись, уставился на него в упор, так, будто он сообщил, что тот и в самом деле является чудом спасшимся убиенным Петром Федоровичем.

– Ты че, енерал, белены объелся?

– Да шоб мне пьяным не бывать! – выпалил Лис и размашисто перекрестился. – Вот как бог свят!

– Моя сестра?!

– Двоюродная, с вашего позволения.

– А не брешешь?

– Об чем речь, ваш личество, она ж дочь нашего гетмана и тетушки вашей, императрицы Елизаветы. Нешто я гетманскую-то дочку не узнаю. Да и майор мне о том говорил.

– Что говорил?

– Что она сюда едет.

– И ты молчал?!

– Так, ваш личество...

– Вот вечно вы так! Не енералы, а псы дикие! Нет, чтоб сначала офицера как след допросить, только дай повесить! А ну, Закревский, вели отворять ворота. Да объяви войску, что ко мне сестра пожаловала. Будем парад делать.

Я продолжал стоять на колоде, как тот самый нерукотворный памятник себе, воспетый поэтами. Правда, сомневаюсь, чтобы друг степей калмык или же киргиз от этого стояния внезапно воспылал ко мне любовью. Но в общем-то и не они решали мою дальнейшую судьбу.

Ворота распахнулись. Под зычные крики «Ура!» на запыленной долгим перегоном белой кобылице во двор въехала великая княгиня Елизавета Кирилловна, и, пожалуй, в эту минуту она действительно являла собой прекрасный образчик великой княгини. Вслед за ней в колонну попарно скакали восемь улан в конфедератках, лихо заломленных набекрень, с корабелами у пояса. «Ура!» – . вновь разнеслось над двором. Пугачев, опять запрыгнувший в седло своего кракена, не спеша подъехал к ее высочеству, останавливая своего тяжеловоза подле самой морды белой арабской кобылицы. Глаза их встретились. Я бы дорого дал, чтобы иметь возможность поближе наблюдать эту невероятную сцену. Не признанная никем носительница императорской крови братается с признанным всеми самозванцем. Увидев такое раз в жизни, уже есть о чем рассказывать внукам. Увы, взору моему представлялась лишь спина бывшего хорунжего. Помедлив чуть-чуть, Пугачев спрыгнул наземь и протянул обе руки Елизавете Кирилловне, помогая ей спуститься. Она вложила свои изящные ладошки в широкие лапищи атамана и легко спрыгнула наземь.

– Ну, здравствуй, брат, – негромко произнесла княгиня.