Трехглавый орел - Страница 117


К оглавлению

117

– Ближе к вечеру должен начаться ливень, – словно читая мои мысли, произнес Калиостро, глядя в небо. – Судя по духоте, в воде у нас скоро недостатка не будет.

Я покосился на оракула и только тяжело вздохнул. Что я мог сказать великому магистру? Все хорошо ко времени и к месту. Наш путь лежал через непроходимые дикие джунгли, кишащие уж черт знает какой живностью, к которой я по злобе относил и обещанных Пол Джонсом каннибалов. Перспектива же ко всем прочим радостям получить бесплатный душ Шарко на неизвестно какой срок меня и вовсе не радовала.

– Мы пойдем на пик, – угрюмо бросил я. – Попробуем найти какую-нибудь пещеру над джунглями. В низине оставаться нельзя.

– Верно, – подтвердил Калиостро. – Только это не пик.

Это остатки вулканического конуса. Футов девятьсот, поди, будет, – смерив взглядом высившуюся над непроходимыми джунглями гору, сообщил он.

Я тяжело вздохнул. Мне было абсолютно безразлично, пик это или остатки вулкана, но вот то, что мессир Бьянко был целиком прав, сменив этому клочку суши благопристойное имя святого Афанасия на зловещее Сатанаксио, для меня было ясно как божий день.

– Вот дьявольщина! Закревский, кто у нас тут лазит? Это где же адмирал таких клопов себе наискал, разъядрит его в тудыть!

До сей поры мирно дрыхнувший всея Великая, Малая и Заморская Руси император подскочил на импровизированных носилках, где покоилось его беспробудное тело, и начал усердно тереть щеку.

– У-у, ядрена-матрена! – выдохнул он, пытаясь сфокусировать зрение и хватаясь другой рукой за землю, чтобы не упасть. – Эт-то что это тут у нас? – Он обвел окрестность полубезумным взглядом. – Это я где? Это я что, уже в раю? – Пугачев безуспешно попытался встать. – Тогда почему клопы?

– Скорее в аду, – хмыкнул я, ловя заваливающегося набок атамана и помогая ему принять подобающее монарху вертикальное положение.

– Так это чё, ад? – уж не знаю почему, радостно воскликнул Емельян Иванович. – Ну, тогда еще ничего. Поживем. – Он довольно развел свой широкие плечи и потянулся, приветствуя новый день. – Эх, благодать Господня! Птички вон, опять же, поют. – Он ткнул в трещавшего на соседнем дереве разноцветного попугая. – Эка курица кривоносая... Да, кстати, о кривоносых, куда подевался Закревский?

– Спешит на лодке к Орлову предупредить, что Пол Джонс нас предал и эскадра движется прямо на засаду.

– Ах, чертово охвостье! – Грозный атаман схватился за саблю. – Ну, я до него еще доберусь! Ничего, Лис успеет. Он завсегда успевал.

Увы, я сомневался в том, что обычно успевающий повсюду «енерал-аншеф» поспеет и в этот раз, но не хотел расстраивать «государя» такими мелочами.

– У-у, башка как болит, – пожаловался он мне. – Есть у нас чего-нибудь выпить?

– Вода, – бросил я, – пока совсем немного. Но господин лекарь, – в походе я не слишком афишировал имя великого магистра, поступившего волонтером в наш обоз, – утверждает, что скоро ее будет более чем достаточно...

– У меня вот есть, – сознавая тяжесть положения Петра 111-бис, произнес Ржевский, доставая из кармана камзола плоскую серебряную флягу.

– Благодетель, – задыхаясь от нетерпения, вымолвил Пугачев, вырывая флягу и быстро откручивая крышку. – Ну, сударь, – он довольно крякнул, чувствуя, как расходится по жилам казенное зелье, – спас ты меня, брат, спас. Жалую тебя за то капитаном. – Я только хмыкнул, отсутствие женщин и наличие водки явно шло на пользу карьере бравого поручика. Вот только какое значение имела теперь эта самая карьера?

– Ну, что у нас тут? – оглядываясь уже явно просветлевшим взором, спросил «государь».

– Остров, тьма всяких гадов, дикари-людоеды... Того и гляди ливень ударит.

– Всего-то! – усмехнулся Пугачев. – Тьфу! Было бы о чем тужить! А ну-тка, капитан, строй коробку. В гору идти будем. Трое спереди прорубаются. По шестеро сбоку. Да трое сзади. Вы, – он ткнул денщикам Калиостро, Ржевского и своему, – понесете воду, порох и свинец. Господин лекарь со своим сундуком сам управится. Вы, господа офицеры, да я с пистолями пойдем за рубщиками во главе коробки. С боков трое задних, да последние, что спину прикрывают, идти карабины на руку. Рубщикам меняться по устатку. Все, братья мои, строиться. Пошли.

Матросы, расставляемые по местам Ржевским, послушно обнажали абордажные сабли, брали на руку карабины, даже и не думая задаваться вопросом, по какому такому праву командует этот беспробудный выпивоха. Но, честно говоря, ни у меня, ни, похоже, у Ржевского тоже не возникла мысль не повиноваться или хотя бы даже оспаривать эти четкие и в общем-то вполне дельные приказы. Что же до их экзотичности, то, как говорят в войсках, решение принятое и исполняемое считается условно правильным.

Мы тронулись в путь, прорубаясь сквозь какие-то лианы и чертовы доисторические папоротники, стуком и криками отгоняя змей, отпугивая зверье и пытаясь сколько возможно держать указанный «императором» строй.

– Видал я как-то разлив на Дону после дождя, – куда-то в пространство кинул «государь Петр Федорович», поводя перед собой пистолями. – Дрянное, я вам скажу, было дело.


– Капитан, прости, я сделал все, что мог, – раздался в моем мозгу отчаянный голос Лиса. – Смотри.


Корабли медленно, явно опасаясь подводных камней, входили в гавань Санта-Анны. На мачте «Великого князя Святослава» быстро поднимался под самый клотик сигнал «требуется лоцман». Крепость, стоявшая на берегу гавани, казалась вымершей, сдобно «Летучий голландец»; Но что это была за крепость! Она совсем не напоминала то строение из пальмовых стволов и местного камня, развалины которого красовались на Сатанаксио. Это было превосходное укрепление вобановского начертания, могучим бастионом, словно замком, запиравшее вход и выход их бухты. Вслед за «Святославом» в воды Санта-Анны вошел линейный корабль «Рюрик», за ним один за другим два фрегата, и повернуться в гавани стало невозможно. Я с ужасом понял, что сейчас произойдет. Но казалось, что на кораблях никто и не замечает, в какую ловушку они угодили. От борта «Святослава» неспешно отвалил вельбот и направился в сторону пирса. Абсолютно пустого пирса под стенами крепости. Внезапно над белокаменными куртинами протяжно угрожающе запела труба. На пустом дотоле шпиле взвился флаг Испании с львами и башнями, словно по мановению волшебной палочки, бойницы крепости ощетинились жерлами пушек, и слитный залп десятков крепостных орудий потряс округу. За ними последовал страшный грохот, взрывы и ответный бортовой залп кораблей эскадры. Бухту заволокло дымом, сквозь который ранеными змеями пробивались языки пламени. За первым залпом последовали другие, окончательно скрывая происходящее от глаз. Все, что я мог видеть, был дедовский линейный корабль «Егерсдорф», засыпавший ядрами внешний фас бастиона со стороны моря. Транспорты, лишенные единого руководства, под прикрытием оставшихся двух фрегатов да пары бригантин старались отойти подальше от острова, неловко маневрируя и едва не сталкиваясь друг с другом. Но, как видно, этому дню суждено было быть записанным непроницаемо-черными буквами в летописи нашего отчаянного предприятия. Из многочисленных бухт и бухточек Санта-Анны, словно стая пираний, почуявших кровь, поодиночке, по трое, по пятеро стали выходить небольшие хищного профиля кораблики, спеша где под парусом, а где и на веслах подойти поближе к сгрудившимся транспортам. Вот одно из этих суденышек со всего маху врезалось в борт транспорта, с него на палубу полетели крючья, намертво вонзаясь в жертву. Несколько моряков экипажа спрыгнули за борт, и суденышко запылало, спеша перебросить свое пламя на обреченный транспорт.

117