– Отходим, отходим! – закричал я, стреляя из пистолетов куда-то в пространство и устремляясь со всех ног в ближайшую рощу. Калиостро и Редферн помчались вслед за мной.
– Мы сдаемся! – кричали остальные, резво поднимая руки и демонстрируя явное нежелание ни бежать, ни драться с кавалеристами.
Я готов был поклясться, что выстрелы были слышны в лагере Гейтса и что на выручку «попавшему в засаду» патрулю уже несется новый отряд. Я готов был поклясться, что теперь военнопленных, одетых в американскую военную форму, придется доставить в лагерь континенталов и весть о золоте молнией разнесется по войскам Конгресса...
Через три часа армия Уильяма Горацио Гейтса перестала существовать. Еще через три часа через Потомак начала переправляться армия государя Руси Заморской под развернутым знаменем с трехглавым орлом.
– Готово, ваше высокопревосходительство! – К начальнику артиллерии подскочил молоденький фейерверкер с табличками, наскоро прибитыми к прикладам брошенных американцами ружей.
– Так, здесь втыкай, там, там и еще во-он там, – тыкал пальцем Орлов, и расторопный артиллерист втыкал в землю ружья, украшенные табличками.
Я подъехал поближе, любопытствуя узнать, что за послание оставляет за собой генерал-фельдцейхмейстер. «Здесь могли стоять русские пушки», – гласила красноречивая надпись.
Сегодняшний противник завтра станет вашим покупателем, а послезавтра – союзником.
Следствие из аксиомы Лиддел-Гарта
Уже вторую неделю армия «императора» Руси Заморской двигалась по Пенсильвании. Двигалась ускоренным маршем, не встречая на своем пути ни малейшего сопротивления. Шла по стране, не тронутой войной, быть может, не слишком плодородной, но все же вполне способной прокормить пугачевское войско на марше. С момента нашей переправы через Потомак количество примкнувших к Пугачеву индейцев возросло почти пятикратно. Забыв о вековой вражде, к нам присоединялись индейцы равнин сиу, чейены, даже команчи из-за Ред-Ривер, все еще косо поглядывая друг на друга, они примыкали к нашему войску. По вечерам вожди племен усаживались в круг, глядя на пламя костра, забивали в калюмет табак, смешанный с кинникинником ,утверждая тем самым священный мир на вечные времена.
Местные жители, вначале с опаскою глядевшие на эту необычайную армию, как-то пообвыклись и уже как должное воспринимали отсутствие грабежей и довольно суровую пугачевскую дисциплину. Так, скажем, любого солдата, пойманного на мародерстве, по старинному казацкому обычаю привязывали к столбу посреди площади, и каждый проходящий мимо должен был нанести ему удар увесистой палкой, лежавшей тут же у ног жертвы.
Невообразимо огромная по американским меркам пугачевская армия неудержимо двигалась вперед на соединение с просто фантастической, и по численности, и по личному составу ордой Салавата Юлаева. Я все чаще пытался себе представить, что же будет, когда наконец два этих потока сольются в один, когда императорская армия по мощи своей превысит объединенную армию Конгресса и англичан, и, честно говоря, даже представить себе не мог, к каким последствиям может привести такое великое переселение народов.
Но пока что перед войском Пугачева лежал Питтсбург. Город, куда после крупных военных неудач в Нью-Йорке и Бостоне из Филадельфии, ставшей небезопасной, удалился американский Конгресс, как говорится, от греха подальше, куда сейчас, на выручку пребывающих в смятении отцов нации, шли остатки северной армии Джорджа Вашингтона.
По сути, Питтсбург был для конгрессменов большой ловушкой. Невзирая на все усилия Вашингтона, на спешно стягиваемую к городу пенсильванскую милицию, на аврально возводимые укрепления, город было не удержать, и я сомневаюсь, чтобы у кого-то из конгрессменов были иллюзии на этот счет. Однако покинуть оружейную столицу Соединенных Штатов они уже не могли. Летучие отряды индейцев, уже вовсю вышивавших бисером на своих рубахах символы пугачевской армии, контролировали подступы к городу, пропуская внутрь невидимого кольца только воинские части. Питтсбург готовился к осаде, мы же с Лисом к завершению порученного нам задания. Другого шанса подписать Декларацию Независимости ни у нас, ни у Конгресса уже могло и не быть.
Спустя две недели после перехода армии Пугачева через Потомак Питтсбург был взят в осаду. В императорском штабе царили весьма разноречивые настроения, абсолютно неизбежные в случае, когда командный состав формируется не обычным иерархическим путем, а благодаря заслугам тех или иных боевых командиров.
Партия «войны», возглавляемая Григорием Орловым, ратовала за немедленный штурм, и в этом решительном порыве ее поддерживала почти вся казацкая верхушка. Умеренная партия Алексея Орлова утверждала, что штурм – это лишние потери и никакой необходимости терять людей при попытках с ходу взять город нет. Нам с Лисом и вовсе надо было примирить враждующие стороны, о чем, похоже, ни Пугачев, ни Вашингтон даже не помышляли. Голоса на военном совете разделились ровно пополам. Пугачев, по традиции высказывавшийся последним, оглядел спорщиков и, увидав с одной стороны хитрого Лиса и мудрого Орлова-Чесменского, а с другой его горячего братца и еще более горячего Ржевского, произнес:
– Осаждать будем.
Недовольный этим решением Григорий Орлов угрюмо насупился, но, не говоря ни слова, вышел и вместе с Ржевским отправился подыскивать место для размещения штурмовых батарей. Вернулись они только под утро, оживленно переговаривающиеся и явно удовлетворенные результатами рекогносцировки. Но к этому времени славного бригадира в лагере уже поджидал изрядный сюрприз.